За малым дело - Страница 2

" - Что же ты, - говорю, - братец, бунтуешь тут, не даешь мне как следует проститься?

"И что же? Даже этих-то слов не успел я проговорить, как мальчонка, не слушая меня, сам начал читать мне нравоучение, да каким голосом, да с какими жестами!

" - Вам, господам, - говорит, - время завсегда дорого, а нашему брату, мужику, нет? Извольте поторапливаться или пожалуйте деньги, и я уеду. Без вторых денег ждать не буду, а эти взыщу!

" - Ну, можете себе представить, что это было за великолепие! Ну, положительно очаровал меня мальчишка.

Обругал я его, конечно, также и с своей стороны, но что прикажете делать? Покорился ему! Пришлось дать прибавку, и все-таки нельзя было не поторапливаться. И, наконец, кой-как я собрался, простился и поехал".

Федор Петрович не спеша выпил полстакана кахетинского (конечно, и компания) и сказал:

- Великолепный мальчишка!

Затем допил другую половину стакана и продолжал:

- Мальчишка стал интересовать меня буквально каждую минуту: сидит на козлах мрачный, угрюмый и, очевидно, о чем-то крепко думает. Заинтересовало меня - почему он все оглядывается по сторонам: не то боится, не то желает встретить кого-то?

- Что ты вертишься? - говорю. - Что ты оглядываешься?

- У всякого свои дела есть! - отвечает, и это таким тоном, как будто хотел сказать: "отстань!", даже просто:

"убирайся!" И едва он так грубо оборвал меня дерзким словом, гляжу, он, как будто в испуге, круто и сразу свернул с большой дороги и погнал лошадей по каким-то переулкам и закоулкам того подгородного села, откуда был взят сам. в чем не было ни малейшей надобности.

- Зачем ты с дороги свернул? - говорю. - Чем тебе там не дорога? Ведь все-таки на ту же большую дорогу выедешь?

- Доставить к месту - мы тебя доставим, - отвечает, - а разговоров твоих нам не требуется. Хоть бы я тебя по крышам вез, так и то тебе не о чем болтать попусту!

Наконец это уж и меня затронуло несколько.

- Ах ты, - говорю, - каналья этакая? Какое же ты имеешь право так мне отвечать?

- А у тебя, - говорит, - какие такие есть права?

Но не успел я еще как должно осердиться, потому что действительно никаких, собственно говоря, правов-то нет, - как мальчишка, гнавший лошадей что есть мочи, вдруг поднялся в телеге и, махая вожжами, обратился ко мне, весь бледный, взволнованный и чем-то чрезвычайно пораженный.

- Не давай ему! Не давай! - кричал он, обращаясь ко мне. - Ишь, притаился, старый хрен!., догонять хочет.

Не давай, барин! А то отыму из рук! Не догонит!..

- Кому не давать? Что ты болтаешь? - также закричал я мальчишке.

- Отцу! Родителю не давай! Ишь насторожился!

Притаился, чтобы броситься догонять! Не давай!

От плетня отделился полупьяный и мозглявый человек, и когда мы поровнялись с ним, он ухватился за задок телеги обеими руками так, что уже я закричал, чтоб мальчишка не смел гнать, даже схватил его за шиворот и осадил. Но лошади все-таки бежали. А мозглявый человек, шлепая сзади телеги и задыхаясь, еле хрипел:

- Руб... хошь... черт!

- Не давай, барин! - неистово кричал мальчишка, выбиваясь из моих рук и не останавливая лошадей. - Пропьет! Матери отдай! Она будет тут сейчас!..

- Прокляну! Егорка! Прокляну! - едва дыша, хрипел старик, уже цепляясь за задок телеги.

- Стой! - сказал я. - Стой наконец! Я свои ему дам.

Что это такое ты делаешь с отцом?

И, не доверяя мальчишке, сам схватился за вожжи и остановил телегу.

- Кровопивец, змей! - задыхаясь, с величайшим раздражением хрипел отец, пока я рылся в кармане, доставая кошелек. - Отца родного, мошенник, не жалеешь!

- Ты-то нас не жалеешь, а тебя-то нам за что же жалеть? - не меньше раздраженный, чем отец, криком отвечал ему мальчишка.

- Разбойник! - хрипел отец, потрясая кулаком. - Кровопивец! Я тебя... постой!.. Поговоришь ты у меня...

Попадись только!

Рублевая бумажка, которую я протянул старику, заставила его прекратить эту брань и обратиться с благодарностью ко мне, но едва он успел снять шапку, как мальчишка уже стегнул лошадей, и мы помчались опять.

Старик, оставшись позади нас, продолжал грозить кулаком и что-то кричал, но нам уже не было ничего слышно.

В то кипучее время, кстати сказать, во всех сословиях было ужасно много таких, обреченных на погибель отцов:

еще недавно было у них всего много, благодаря плотно еложизшимся неправосудным порядкам, в которых одна нечистая рука мыла другую нечистую руку. Новые порядки разрушили эти гнезда, разросшиеся до огромных размеров благодаря беззаконию, глубоко пустившему корни в глубине русского общества. Беззаконная жизнь во всех отношениях, жизнь грубая, жирная, неряшливая, нецеремонная, - а главное, непременно "дармоедная", - вся она от одного дуновения той неотразимой правды, сознание которой пришло вместе с освобождением крестьян, разложилась, и еще недавно торжествующий, авторитетный, властный, крепко державшийся на ногах человек превратился в совершенное ничтожество, в нищего и подсудимого одновременно. ("Эге! Федор Петрович! как ты ловко словоизвержению-то обучился... Сущий адвокат!") Именно к числу таких-то обреченных на погибель людей и принадлежал отец мальчика, когда-то богатый дворник, монополист извоза и всяких казенных субсидий по этому делу в целом уезде. Рухнули его неправедные доходы, рухнула и неправедная жизнь с беспрерывным обжорным праздником.

И вот он "допивает" остатки своего благосостояния, отнимая у детей и семьи, уже знающей, что ей надобно теперь полагаться только на свой неусыпный труд, по возможности большую часть заработка на пропой. По лицу его, коегде носившему следы царапин и синяков, видно было, что старик роспился, ослаб, размяк и вообще держится на свете только выпивкой.